Потерянность

[writergeksli]

Название: Потерянность
Автор: Хеккуба с пером и топором
Бета: silvercat
Фэндом: KHR
Дисклеймер: персонажи и их вселенная мне не принадлежат
Персонажи: Бельфегор/Мармон, Бельфегор/Фран
Рейтинг: R
Статус: закончен
Размер: миди
Предупреждения: Яой, возможен ООС
От автора:

пара пунктов

1. исполнение заявки, придуманной Тёмной_Эльфийкой
2. написано для нее и с любовью
3. персонажи и пейринг моими любимыми не являются, толком их не знаю, но я старалась.
3.5. отсутствие нцы и любовь - тоже не стандартный набор для меня, но я старалась же.
4. спасибо господину О. Уайльду и его произведению «Саломея», оно меня вдохновляло.
5. спасибо моей бете, которая любые мои творения без устали шерстит и поправляет

читать

Иногда случалось так, что для Варии ночь становилась таким же временем для отдыха, как и у прочих нормальных людей. Каждый из них старался из этого прямо-таки подарка извлечь максимальную роскошь – сон длиною в ночь.
Точнее, так считалось.
Мармон стоял на перилах балкона и сосредоточенно глядел в ночную темень, пуховым одеялом покрывающую все вокруг. Ветер, редко касающийся подола его плаща, был настолько легок, что казался просто неуместным. И вообще, такая тихая ночь не вызывала ни доверия, ни симпатии. Но едва ли что-то может случиться.
Приглушенно шаркнула открывающаяся балконная дверь. Пара легких, цокающих шагов – и на перила по обе стороны от иллюзиониста ложатся холеные королевские ручки. Бельфегор кладет подбородок на макушку Мармона и улыбается. Ему, себе, тишине, обстановке.
– Я тебя не звал, – ворчит Хранитель Тумана, но ни интонацией, ни движением не выражает протестов.
Бел трется носом о его маленький затылок. Он знает, что Мармон никого и ни за что звать самолично не будет. Максимум – в письменном виде, и то за кругленькую сумму. Принц всегда сам приходит к нему, потому что знает, когда это нужно. Ну, или иногда Принцу нужно настолько, что у Мармона нет выхода.
– Королевская кровать слишком большая, чтобы спать в ней одному.
Иллюзионист слушает шипящие смешки Хранителя Урагана и со вздохом делает вывод – как раз это и то, что предвещала неестественная тишина ночи. Или, возможно, этого как раз ей и не хватало.
На ремень Бельфегора опустились холодные руки и тут же многообещающе сжали пряжку. Теперь уже его затылка касались мягкие губы, нос зарывался в его пряди, и к его спине прижалось худое тело.
– Мармон… – мягко мурчит Принц, закрывая глаза от наслаждения.
Тонкие пальцы Хранителя Тумана легко проскальзывают под рубашку Принца, практически невесомо, но без намека на игривость, лаская кожу. Бельфегор склоняет голову набок, давая возможность тому оставить на шее пару горячих поцелуев и, возможно, один памятный засос.
Интимная игра на балконе, как на сцене.
Дорогие форменные штаны становятся совсем тесными, и это несмотря на то, что руки Врийца всего лишь скользят по его бедрам. Эти пьянящие, сдержанные ласки – единственное, перед чем Принц-Потрошитель не может устоять. Перед желанием убить и перед Мармоном. Легкие, как прикосновения ветра, поцелуи выбивают из головы абсолютно все мысли. Это – самый легальный и самый желанный наркотик, на который подсаживаешься еще до того, как успеваешь попробовать. Сила зависимости определяется тем минимумом прикосновений, которые человеку стоит совершить, чтобы твои ноги подкосились.
Бельфегор усилием воли заставлял себя не отрывать рук от перил, любое лишнее движение грозило ему либо безвольным оседанием на холодные плиты, либо нервным срывом. Член ныл от возбуждения, но экзорцист не торопился поощрять его чем-то большим.
– Мармон...
Умоляющий шепот Принца потонул в ночи где-то рядом с ним и не был услышан. Руки иллюзиониста продолжали в том же темпе ласкать его, перемещаясь с бедер на грудь и обратно. Его подбородок упирался в плечо Бельфегора, создавая своеобразную опору, единственно доступную сейчас.
– Мармон!..
Колыхнулся лишь воздух – Хранитель Тумана был непоколебим. Мармон играл пальцами на теле Бела так, будто тот был утонченным, капризным инструментом. Инструментом, который играет и поддается настройке только в его руках. Сейчас этот инструмент требовал мелодии.
– Проклятье, Мармон!
Бельфегор резко развернулся и зло оттолкнул от себя иллюзию взрослого Аркобалено. Рука прошла сквозь нее, размазав часть по воздуху. С болезненным сожалением, будто только что оторвал от себя очень важную часть, он проводил глазами растворяющееся наваждение: острый подбородок, надменный изгиб губ и татуировки, спускающиеся от глаз, которых почти не видно. Когда иллюзия окончательно растворилась, Принц в ярости ударил кулаком по равнодушным перилам.
– Зачем ты это делаешь?!
– Что, по-твоему, я делаю?
Маленький Аркобалено парил в воздухе недалеко от самого Бельфегора. Он выбрал такой угол обзора, при котором мог во всей красе наблюдать очаровательное зрелище предающегося как будто его собственным ласкам Принца.
– Издеваешься надо мной!– рявкнул Хранитель Урагана, чувствуя, что начинает слетать с катушек.
– Издеваюсь? – Мармон пристально глядел на Бельфегора, изогнув бровь. – Я даю тебе то, что ты хочешь. То, что ты требуешь. И ты еще и недоволен?
– Ты ничего мне не даешь! Отделываешься от меня своими иллюзиями и пропадаешь потом на несколько дней. По-твоему, это то, что мне нужно?
– Боги-боги, – выдохнул иллюзионист. Бел мог не видеть глаз Варийца, но знал его настолько хорошо, что всегда безошибочно определял тот взгляд, каким он на него смотрел. Сейчас он был тяжелым.
– Ты всегда думаешь только о себе, Бельфегор. Даже когда ты впервые заявился в мою спальню, ты думал только о себе. Не обо мне. Когда ты прижимал меня к себе и шептал бесчисленное количество головокружительных вещей, ты тоже едва ли думал обо мне. Потому что если бы думал, ты бы понял истинное значение слова «издеваться». Едва ли ты догадываешься, каким бременем становится это тело, когда рядом лежишь ты и стонешь, умоляя тебя коснуться. Раньше тебе хватало дрочить, заглядывая мне в глаза, а потом пошли истерики, потому что тебе всегда всего становилось мало. Когда я впервые использовал иллюзию себя самого, ты долго бился в экстазе. Всю ночь, до самого рассвета, ты кувыркался с моей иллюзией, а я потом три дня не мог выйти из нашего банка. Я занял свою голову немыслимым количеством расчетов, только бы вытеснить из нее тебя, дышал затхлыми испарениями денег, только бы не чувствовать твоего запаха. М-да, я крупно облажался, начав ублажать тебя иллюзиями. Теперь тебе и их мало. А я уже не могу так.
Повисло минутное молчание. Хранители не смотрели друг на друга – Мармон, отвернувшись, мерил суровым взглядом поддающееся обзору пространство; Бельфегор смотрел на то место, где мгновениями ранее стояла копия взрослого Хранителя Тумана. Того, что довелось видеть Бельфегору всего один раз, всего одну минуту. А после раздался истеричный, клокочущий смех Принца-Потрошителя. Запустив пальцы в копну волос, он заливался нервным смехом, шатаясь взад-вперед.
– Очередная иллюзия, Мармон? – отсмеявшись, Бел в упор поглядел на Варийца. – Милая-добрая иллюзия скрытного, жадного Аркобалено, заболевшего заботливостью?
Экзорцист не удостоил его ни взглядом, ни ответом. В такие моменты Хранитель Урагана был абсолютно глух ко всему, кроме себя.
– Ты просто слишком любишь себя, Мармон. Се~бя. И иллюзии твои, и побеги, и отмазки – все это только для того, чтобы я до тебя не мог добраться. Конечно! Жил ты, не тужил под руководством нашего босса, ненавидел всех нас, любил деньги. А теперь возник я – тот, кто хочет твоего внимания – не денег, заметь! – внимания, хочет тебя!
– Бельфегор, – спокойным, но железным тоном прервал расходящегося Варийца иллюзионист. – Я не могу дать то, что тебе так нужно. Не могу! Я несу проклятье Аркобалено, и пока я не нашел способа его снять, я не хочу слушать твои истерики.
– Можешь, – звонко шипел Хранитель Урагана, подбираясь словно для прыжка. – Ты можешь мне дать, можешь. А, раз не хочешь... Я возьму сам.
Мармон напрягся, увидев, как раскрылся в руке Бельфегора веер стилетов, но тот всего лишь резко развернулся и исчез за балконной дверью. Аркобалено опустился обратно на перила и тяжело вздохнул. Непонятно, что было хуже – позволить или не позволять Принцу вливаться в его спокойную, упорядоченную жизнь.

Франу не спалось.
Он занялся уже, кажется, всеми делами, какими мог, вместе и по отдельности, но сон все равно не шел. Шло время, ходил Леви по коридорам, а хоть малейших шагов сна не предвиделось. Зато, некий скандал спустя, послышались резкие, быстрые шаги кого-то устрашающего.
– Семпа~ай опять чего-то психует, – потянул юный иллюзионист, глядя на стену и воображая приблизительную траекторию его движения. Тот факт, что дверь спальни с треском распахнется от удара ноги, он, конечно, вообразить не мог.
Прежде, чем Фран успел раскрыть рот и сказать что-либо, в него полетела чертова дюжина острых стилетов Принца. Затем вторая. Вжавшись в мягкую перину, младший Вариец наблюдал, как смертоносные лезвия с яростью своего хозяина врубаются в спинку кровати и в стену над ней. Не то, чтобы Бельфегор преследовал цель убить его, как казалось Франу, но он бы явно не расстроился, если бы это произошло. Горизонтальный ливень из холодного оружия прекратился так же резко, как и начался. Иллюзионист не шевелился, предчувствуя, что на данный момент это – самое верное решение.
– Лягушка...
Смех Бельфегора был зловещим и ненормальны.
– Что вам надо, Бел-семпа~ай? Я спать хочу~.
Хранитель Урагана вскочил на кровать младшего товарища и нацелился своим оружием ему в голову.
– Ты снял шляпу, Лягушка.
– Бел-семпа-ай, вы же не думаете, что я в ней еще и спать долж...
Фран заткнулся, ибо стилет, что держал в руках Принц-Потрошитель, резко воткнулся в перину, слишком близко к его горлу. Бельфегор, оседлав иллюзиониста, навис над ним, сжимая нож рукой, и замер. От него пахло королевской холеностью и смертельным холодом. Сущность Принца-Потрошителя. Фран чувствовал, как он мелко дрожит, и, если такое было возможно, чувствовал, как кипит его кровь. Едва ли кому-то еще удавалось выжить после такого близкого, небезопасного контакта.
– Ты. Будешь. Ее носить. – Вкрадчиво, сдерживая припадок, проговорил Хранитель Урагана. – Когда ешь. Когда спишь. Когда убиваешь. Дрочишь, моешься, бежишь, летишь, дохнешь!
Фран не отвечал. Правильно делал.

Когда Бельфегор вылетел из комнаты Мармона, у него не было никаких идей и планов. Глаза застлала привычная красная пелена, стилеты жгли кожу, будто ему стоило усилий держать их в руках. Ему хотелось чьей-нибудь смерти, щедро приправленной кровью, но потом в голове возникла идея, которая была в разы лучше других возможных. Даже не возникла – было ощущение, что она пришла давно, и Бел случайно переключил внимание с нее на любимое оружие. Рассмеявшись своим коронным смехом, он поспешил в спальню второго иллюзиониста Варии с одной конкретной целью...

– ...стань им.
Взгляд Франа, не утерявший ни капли своей флегматичности, скользнул по безумной улыбке Хранителя Урагана. Принц сжал горло Варийца настолько сильно, что тот захрипел и вцепился обеими руками в его запястье.
– Ты знаешь, о чем я, Лягушка. Стань им! Надень на себя чертову иллюзию!
Спорить с сумасшедшим Бельфегором? Занятие, которое грозит летальным исходом.
Конечно же, Фран знал, о чем речь. Вся Вария знала – Принц не стеснялся чувственно оповещать весь особняк о том, как ему было хорошо, или скандалить, когда было плохо. Но всем было глубоко по барабану, пока оба варийца сохраняли работоспособность.
По мере того, как младший иллюзионист принимал вид Аркобалено, захват на его горле ослабевал. Принц с нетерпеливым трепетом следил за тем, как пред ним исчезал Фран, и появлялся Мармон: голубые пряди темнели, становясь фиолетовыми, стрелки под глазами вытягивались в длинные татуировки, лицо принимало ту самую форму и выражение, от которых у Бела болезненно сжималось сердце.
– Отпусти мое горло, Бельфегор.
Принц вздрогнул, почувствовав ладонью голосовую вибрацию, и отдернул пальцы так, будто держал раскаленное железо. Под ним сейчас лежал сам Мармон, в своем излюбленном балахоне с капюшоном – все в нем, даже голос и интонации, были невозможно реальными. Медленно он опустил ладони на его грудь и так же медленно скользнул ими к щекам. Они были теплыми, и мягкими, и почти такими же нежными, как в теле ребенка. Бел хотел было снять с него капюшон, но был уверенно схвачен за запястья. Иллюзионисту не нужно было объяснять причин, почему он не позволит ему этого.
– Мармон…
Вместо всех слов – одно имя. Хранитель Урагана склонился к нему и легко коснулся своими губами его плотно сомкнутых губ. Настоящие! Это были реальные, настоящие губы – суховатые, теплые, жесткие для своей полноты. Сдерживая бешено рвущуюся наружу радость, Бел стал жадно целовать его, торопливо, с полной отдачей, будто время шло на счет.
Волосы Хранителя Тумана на ощупь были просто шелковые – запускать в них пальцы и перебирать было отдельным, щекотливым удовольствием. Другой рукой Бел расстегивал пуговицы немудреной пижамы – самой неподходящей одежды, которая могла оказаться под длинным плащом – и исследовал поцелуями открывающееся тело. Гладкая грудь иллюзиониста мерно вздымалась, покрываясь мурашками, когда язык Бела проходился по ней короткими влажными мазками. Аккуратно и неторопливо, словно разворачивал долгожданный, самый желанный подарок, Принц стягивал с него одежду и с вожделением касался кончиками пальцев прохладной кожи. Он чувствовал и неровный ритм его сердца, и каждое ребро худого тела, это казалось просто удивительным – еще двадцать минут назад Аркобалено был в плену своего проклятия, а теперь смог его разрушить и лежал здесь, под ним, в полной его власти.
– Мармон…– шепнул Бел скорее себе, нежели ему, медленно принимаясь стаскивать с него штаны. – Я так долго этого ждал…
Колени иллюзиониста были неимоверно женственные – разводя их в стороны, Бельфегор задыхался от переполнявшего его трепета и восхищения. Его собственная одежда была наскоро скинута, и теперь они оба были обнажены. Разве что только Аркобалено так и остался лежать на распахнутом плаще и с натянутым на глаза капюшоном. Скользнув ладонями по внутренней стороне его бедер, он прижался губами к самому низу его живота, с удовольствием отмечая напряжение, возникшее от этого простого действа. Он целовал его тело и не мог насытиться – поднявшись чувственными поцелуями выше, он с наслаждением прихватил губами сосок и стал теребить его языком. Хранитель Тумана соблюдал холодную отчужденность, даже сейчас. Не поощряя и не одергивая, он словно издевался – все та же чертова снисходительность, которая так бесила и так влекла Бела. Та самая, которая была неотъемлемой частью власти над непокорным Принцем-Потрошителем. Забывшись в своих ласках, Хранитель Урагана скользнул рукой вниз по телу возлюбленного и бесцеремонно прижал пальцы к его интимной дырочке. Реакция не заставила себя ждать – мгновенно в растрепанные волосы Принца вцепилась рука Мармона и резко дернула вверх.
– Забываешься, Бельфегор, – без злости, но грубо процедил он в ответ на безумные смешки.
– Забываюсь? – с улыбкой переспросил тот, освобождаясь от хватки и склоняясь к самому уху иллюзиониста. – Действительно ли забываюсь? Ох, Мармон…
Ты – моя благодать. То, что льется на нас с небес, когда мы просим помощи у наших богов и они нас слышат. Ты – та небесная манна, о которой думает каждый из нас, заглядывая в величественное небо. Ты – моя награда, ниспосланная за все грехи вместо кары. Вместо кары… Вместо ли? Мармон, ты рядом, но ты чудовищно далек, всегда. Держишь на расстоянии, избегаешь, скрываешься. Но ты неизбежно в моей голове. В каждой клетке мозга, в каждой клетке нервной системы. В организме, в крови, в сердце. Ты – мое проклятье. Сплошь мука и агония. Болезнь, которая заполонила меня всего, проросла насквозь. Ты отравляешь мое существование, каждый день, который проходит с тобой. Или без тебя. О, без тебя эти проклятые дни становятся гаже всего. Когда ты пропадаешь на своих миссиях, я готов лезть на стены. Горы трупов не способны оградить меня от этой тоски, и ни одна из рек крови не способна ее залить. Я люблю тебя так безумно, что даже грохот пистолетов Занзаса не заглушит твой голос в моей голове. Если бы трупы могли говорить, они бы сползались к тебе и рассказывали о том, как их на куски порезала моя тоска. О том, как сильно я тебя люблю. О тех кровавых признаниях в любви, написанных во всю длину стен. А еще они рассказали бы, как сильно я тебя ненавижу. Рассказали бы о том, как моя ненависть к тебе крушит их черепа, а все почему? Потому что она не может добраться до тебя. Моя ненависть сильна, она жаждет прорваться к тебе через всех этих ублюдков и порвать в клочья! Так же порвать, как ты порвал мой сон, покой, рассудок… Забрать твою жизнь так же, как ты забрал мою себе. Я ненавижу тебя за то, что так безоглядно и бездумно люблю тебя. Но, Мармон, ты ведь тоже любишь меня?..
Шепча ему на ухо всевозможные, самые безумные признания в любви, Бел беспрестанно ласкал его тело. Ладонью от колена к талии, от талии к колену, играючи царапая гладкую кожу. От живота к члену, нервно сглатывая от томного напряжения, от твердеющего члена к соскам. Слова кончались, сменяясь горячими выдохами, иллюзионист все больше подавался навстречу ласкам и безжалостно сжимал локоны Принца. Тот легко переместился, располагаясь меж его ног, и стал покрывать поцелуями внутреннюю сторону бедра, постепенно спускаясь все ниже и ниже. Прикрывая глаза и прислушиваясь к экзорцисту, Бел лишь четче видел и ощущал каждую его реакцию на свои ласки: подрагивающие губы, раскрасневшиеся щеки, вздрагивающий острый подбородок. Все это было не просто результатом – слетевшая с лица Мармона маска надменности и непоколебимости была самым настоящим признанием. Сладко прошептав его имя, Бельфегор обхватил губами головку его члена и стал медленно ласкать ее.
Увлекшись им всецело, Принц уже и не помнил, как успел перейти от искусного минета к плавному, уверенному растягиванию. Он помнил лишь стоны, изгибающееся от наслаждения тело Хранителя Тумана, его пальцы на своем затылке и жар, исходящий от него. Этот жар опалял, но он ни в какое сравнение не шел с тем, что разгорался внутри самого Мармона. Тугая, атласная узость сводила с ума едва ли не болезненно – проникая в него, Бел терял связь не только с рассудком, но и, казалось, с миром. Стук крови в его ушах разбавляли надрывный треск сжимаемой иллюзионистом простыни, болезненные стоны, а после – единый, блаженный шум. Больше не было ничего – ни проклятия, ни Варии, ни Аркобалено. С каждым движением для Принца отсекалось все больше вещей, и даже его титул, до тех пор, пока мир не сузился до одного только Мармона. До единственного, что нужно сейчас, что существует, что должно существовать.
Мир сузился, а после взорвался перед глазами, смывая всё волной наслаждения и счастья, слившихся воедино.

Проснувшись, Бел не сразу понял, что лежит в чужой постели и прижимает к себе Франа мягкой, но крепкой хваткой. Сквозь счастливо-сладкую пелену пробуждения ему виделись картины прошедшей ночи: мятые простыни, ласки, поцелуи, жар двух тел, Мармон… В эту ночь Мармону удалось снять свое проклятие и придти к нему, но проснулся Принц почему-то в чужой постели и с Франом.
– Бел-семпа~ай, вы проснулись, наконец?
Младший иллюзионист смиренно лежал в объятиях старшего товарища и ожидал его пробуждения.
Бельфегор молчал, отделяя в голове собственные выдумки от действительности и с каждым мгновением мрачнея.
– Ты снял иллюзию, Лягушка, – наконец процедил он. – Верни. Ее. Обратно.
– То шляпу снял, то иллюзию…– проворчал тот, но, почувствовав, как свирепеет Хранитель Урагана, вздохнул. – Не могу, семпай. Ночью, когда вы заснули, приходил ребенок и сказал, что если я еще раз такое сделаю – он убьет меня, самым чудовищным образом. Я его никогда таким серьезным и озлобленным не видел.
Бельфегор едва не сорвался со злого рычания на всхлипы. Как ледяной водой, его окатило понимание всего произошедшего. Фразы, действия разлетелись в стороны и заняли свои места на полках времени и действительности. Вся реальность взрослого Аркобалено оказалась не просто очередной иллюзией, и даже не обманом, это было гораздо хуже – самообман. Королевский каприз, как и положено по статусу, с размахом наломал дров.
– Я хорошо имитирую оргазмы, Бел-семпа~ай?
– Сгинь!– зашипел Принц, постепенно повышая голос. – Проваливай, исчезни. Убью!
От души пихнув его с постели, он со стоном зарылся в подушки с головой и как можно плотней попытался прижать их к себе. Он возлагал на них большие надежды – вдруг под их мягкой тяжестью вся болезненная пульсация мыслей уляжется? Вдруг именно они смогут оградить его от последствий, что вот-вот неминуемо грянут?
Юнец с тихим ворчанием закопошился и незаметно для Принца исчез из комнаты.
Бельфегор определенно не понимал, в какой момент он потерял над собой контроль. Не понимал, как мог… Забыть, перепутать, увлечься, наплевать, что? Что его могло с такой легкостью заставить кинуться на иллюзию этого мальца и самозабвенно обожествлять ее? Невероятно… В груди все тягуче ныло так, словно по его вине случилось нечто катастрофичное. Он чувствовал себя потерянным. В своем обмане, в их иллюзиях, в непонятном настоящем. Во времени, в себе. Просто потерянность.
Кто-то легкий, явно небольшого размера, опустился на постель недалеко от Принца. Того проняла ощутимая крупная дрожь. Мармон какое-то время недвижимо смотрел на обнаженную спину Варийца, на одеяло, небрежно прикрывающее колени, которые он притянул к груди. Наконец он с бесшумным вздохом присел, опершись на спину Бела, и тихо заговорил:
– Я почти не злюсь на тебя. Однако это «почти не» скорее несущественное. Я мог ожидать от тебя подобной выходки, но… Но не подумал, что до этого дойдет.
Бельфегор молчал, лишь шумно глотая воздух. Хранитель Тумана не торопился продолжать.
– Мне не стоило отпускать тебя, такого взвинченного, даже за пределы балкона. Никогда не могу за тобой уследить. Ты так кричал о том, что я издеваюсь над тобой, а в итоге поиздевался от души сам – и надо мной, и над Франом. Над ним особенно, надеюсь, ты это в состоянии понять.
И опять повисла тишина. Дрожь в теле Принца усилилась и резко утихла. Солнечный свет невесомым водопадом проливался в комнату через распахнутое окно.
– Знаешь… – после тяжелого молчания тихо молвил Аркобалено. – Это было даже интересно. Посмотреть на то, как бы это было. Как это… Может быть.
Хранитель Урагана аккуратно перевернулся и притянул к себе иллюзиониста.
– Я сниму проклятье, Бельфегор. И будет тебе все, что захочешь. У нас появится много времени. И, да… Я тоже тебя люблю.